В моём омуте - ладно бы черти - у них там пьянка. Я безумен и зол, и, пожалуй, весьма жесток. Шёл в кабак и увидел: на площади людной цыганка - Будто бьётся от ветра отчаянно красный цветок -
Так танцует. И вряд ли ей горе знакомо - Усмехается только и пляшет, закрыв глаза. Я смотрел на неё и томился такой истомой, Что не смог бы уйти, что-то пошлое не сказав.
Я икнул, громко свистнул и крикнул: "Давай, красава!" В идиотской улыбке расплылся мой водочный рот. Она только взглянула - и в воздухе стало кроваво, И во мне побледнел даже самый стервозный чёрт.
Она только взглянула - мне будто бы вынули душу. Я увидел пожарище, связанный табор цыган, И солдаты насилуют девочек, режут и душат, И велят наблюдать обезумевшим их старикам.
Стариков и самих ожидает не лучшая доля, И на каждого свой изощрённый, садистский план: Ничего, если волоком тело к коню - и в поле, Повезло, если просто расстрелян (за то, что цыган).
В моём омуте черти притихли,и смолкла тальянка. Стало трудно дышать - с болью каждый колючий глоток. Я забыл, куда шёл, я увидел: танцует цыганка, И босыми ногами рисует кровавый цветок.
Я вышиваю цветы: жёлтые, синие. Вишня, шиповник, жасмин - нежные, сонные. Лилий шестилучевых лики спесивые. Горькие волчьи бобы - в конусы скованы. Я вышиваю цветы: алые, белые. Маковых пламя полей. Примулы смирные. Брызги настурций и роз взоры победные. Лён и мышиный горошек - чтоб не обидно им. Я вышиваю цветы. Окна притворены; то есть их нет. Весь мой свет - лампочка жалкая. Дверь заперта. В тишине, мною намоленной, я вышиваю цветы - яркие, яркие.