так сказал мне на днях незнакомый старик-ветеран.
Неизвестно мне имя того, кто за это ответствен был,
но мой труп не топтали солдаты из дальних стран.
Дед сказал, что я счастья сама своего не знаю,
потому что жила без грозных разрывов бомб,
не лежала без помощи, вшивая и больная,
не смотрела, как в некролог, в семейный альбом,
не варила очистки картошки и хлеба не меряла
по сто грамм, не трудилась со взрослыми наравне,
и не мёрзла, давно уже в мир не веря,
в темноте и наполненной страхом недетским глухой тишине.
Он завидовал мне, может быть, или болью своей упивался -
ибо сладко пьянит в девяносто и боль давних лет.
Он ушёл, след от палки оставив на пыльном паласе
и меня с кипой справок в немом коридорном тепле.
Он ушёл, я опёрлась затылком о стену для чувства прохлады,
я глотала совсем неуместные слёзы. И, будто игла,
прошивал мне вопрос мозг мой насквозь под злую досаду:
я не знала войны, так откуда же чувство, что я в ней жила?